В закрытом гарнизоне - Валерий Ковалев

Мишка родом из глухой сибирской деревни, весьма почитает Высоцкого и склонен всему верить.

Как в кружок, усевшись под азалией,Поедом с восхода до зари,Ели в этой солнечной АвстралииДруга дружку злые дикари…

выдает очередной куплет бард, и философы изображают работу мысли.

– Во суки, че делали, своих ели, – сокрушенно вздыхает Славка.

– Им белка не хватало, а он в мясе, – солидно изрекает Леха, и приятели слушают дальше.

Лямин молча сопит носом, проникается важностью сказанного и с уважением взирает на старших.

Но почему аборигены съели Кука?За что? Неясно, молчит наука.Мне представляется совсем простая штука —Хотели кушать и съели Кука…

– А хто такой Кук? – интересуется удобно расположившийся на одной из стоящих рядом коек, экипажный обжора Витька Чепурных, по кличке «Желудок», меланхолично уничтожающий пачку галет и сыто рыгает.

– Кук, это великий английский мореплаватель, тундра, – многозначительно поднимает вверх палец Славка. – Дай галету.

– Нету, – вздыхает Желудок и запихивает в рот последнюю.

…Есть вариант, что ихний вождь Большая Бука,Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука,Ошибка вышла, вот о чем молчит наука,Хотели кока, а съели Кука.

– Попробовали бы они нашего кокшу сожрать, – ухмыляется Славка, и все четверо смотрят в дальний угол кубрика.

Там, белея мощным, изукрашенным наколками торсом, лодочный кок Саня Абрамов, в кругу нескольких почитателей, без видимых усилий жонглирует двухпудовой гирей. Нос у Сани перебит, башка бритая, форменный бандит.

– Да, нашего сложно, – чешет затылок Леха, и приятели смеются.

Потом бард живописует способы и другие возможные причины умерщвления великого мореплавателя дикарями, и все внимают.

Что б не было подвоха или трюка,Вошли без стука, почти без звука,Пустили в действие дубинку из бамбука,Тюк прямо в темя и нету Кука.

Но есть, однако же, еще предположенье,Что Кука съели из большого уваженья.Что всех науськивал колдун, хитрец и злюка,Ату, ребята, хватайте Кука.

Кто уплетет его без соли и без лука,Тот сильным, смелым, добрым будет, вроде Кука.Кому-то под руку попался каменюка,Метнул, гадюка, и нету Кука.

А дикари теперь заламывают руки,Ломают копья, ломают луки,Сожгли и бросили дубинки из бамбука.Переживают, что съели Кука.

– М-да, – клевые песни у Высоцкого, одно слово, талант, – значительно говорит Славка, когда звучит заключительный аккорд, и Леха согласно кивает, – а то!

– Вот бы закантачить с ним и получить автограф, – мечтательно тянет Годок, – такой интересный человек.

Славка с Лехой переглядываются, и у них одновременно возникает мысль разыграть молодого.

– А ты че, разве не в курсе, что брат Высоцкого служит у нас на лодке? – с невинным видом заявляет Славка и незаметно подмигивает Желудку, что б молчал.

– ?!

– Ну да, – поддерживает приятеля Леха, – служит.

– Так это старший лейтенант Высоцкий? – делает круглые глаза Годок и кивает в сторону офицерского коридора (старший лейтенант заступил с утра обеспечивающим, и припухает у себя в каюте).

– А чего тут удивительного? – сладко зевает Желудок. – У Славки вон, батька генерал, а он тоже у нас служит. – Диалектика.

Отец у Гордеева действительно генерал, и именно он определил свое чадо в подплав, для перевоспитания.

– Так что, Миня, – хлопает Леха по плечу Годка, – можешь смело топать к старшему лейтенанту, пусть сведет с братом.

– Как это? – морщит тот лоб и недоверчиво косится на сослуживцев.

– Да очень просто, – наклоняется к парню Леха. – Постучишь в каюту, представишься, так, мол, и так, я почитатель вашего брата. Не дадите ли адресок, что б списаться и получить автограф?

– А он меня того, не пошлет? – чешет в затылке Лямин. – Это вам ни хухры – мухры, сам Высоцкий.

– Не, не пошлет, – уверенно заявляют философы. – Он добрый. Так что, давай, топай.

Пару минут Лямин колеблется, затем встает с банки и направляется к своей тумбочке.

Потом открывает дверцу и поочередно извлекает оттуда шариковую ручку и тетрадь.

– Давай, давай, не дрейфь, ты ж подводник – подбадривают его Гордеев с Крыловым, а Желудок громко икает и думает чего бы еще пожрать.

«Годок» проникается чувством собственного достоинства, решительно направляется в сторону высокого проема кубрика, затем следует по затемненному коридору и останавливается перед нужной дверью.

– Тук-тук-тук, – осторожно в нее стучит и, дождавшись ответа, входит.

– Чего тебе? – лениво поворачивает к нему голову от мерцающего экрана «Спутника», полулежащий на койке обеспечивающий.

Настроение у него лирическое, завтра выходной и можно сгонять в Мурманск повеселиться, в связи с чем, сегодня Высоцкий добрый.

– Я поклонник вашего брата, товарищ старший лейтенант! – сделав шаг вперед, значительно изрекает Лямин. – И если можно, хотел бы узнать его адрес, чтоб получить автограф.

– Поклонник говоришь? Ну-ну, – с интересом взирает на посетителя старлей. – Давай, пиши адрес.

– Шевеля губами и потея от радости, матрос аккуратно записывает.

– Прочти, что написал.

– Москва, театр на Таганке, артисту Высоцкому, – с восторгом шепчет тот.

– Молодца, – хитро щурится «брат», а кто тебе это посоветовал?

– Гордеев с Крыловым, – довольно гудит Лямин. – Сходи, говорят, к товарищу старшему лейтенанту, он добрый.

На следующий день, получив по наряду вне очереди, «философы» драят трюм в восьмом отсеке.

– Ну и деревня, этот Лямин, – пыхтит Гордеев. – Шуток не понимает.

Дорога на Вьюжный

На разрисованном морозом стекле перистые узоры, в углу кабинета, на раскаленной лодочной грелке побулькивает и исходит душистым паром фарфоровый чайник, а на свободном столе (его хозяин в автономке), на расстеленной газете благоухает десяток пирожков с мясом, только что доставленных дневальным из матросского кафе.

– Так, щас дернем чифирку, отпишемся и «море на замок», – довольно потирает руки Мариоз Галимыч, вскрыв сейф и брякнув на стол «литерное» дело.

Мы с ним только что вернулись с «объектов», Габидулин с Сайда-губы, а я из гарнизонного поселка и изрядно продрогли.

Когда, немного подкрепившись, мы прихлебываем обжигающий напиток, сопровождая действо глубокими затяжками беломора, на моем столе звонит телефон, и я снимаю трубку.

– Как дела? – возникает в ней голос дежурного по флотилийскому отделу, моего однокашника Валеры Шабрина.

– Дела у прокурора, – отвечаю я. – У меня делишки.

– Понял, – отвечает Валера. – Давай их в сейф и срочно к Василию Ефимычу.

– Озадачили? – интересуется Габидулин, выдувая вверх тонкую струйку дыма.

– Вроде того, – опускаю трубку на рычаг. – Адмирал зачем-то вызывает.

– Озадачит, – философски изрекает капитан 3 ранга. – Давай, топай, он ждать не любит.

Спустя минуту, нахлобучив на голову шапку, я сбегаю вниз по широкому трапу казармы, пихаю от себя заиндевелую, с пружиной дверь и выхожу наружу.

Легкие наполняются морозным воздухом, и, скрипя по свежему снегу, я топаю в сторону Особого отдела флотилии.

Он чуть сбоку от казарменного городка, в белом здании на берегу залива.

Взбежав на широкое крыльцо, с лежащим перед дверью резиновым ковриком, я шаркаю по нему ногами, вхожу в небольшую прихожую и давлю висящую на стене кнопку.

Внутри хрюкает ревун, потом щелкает автоматический замок, и я оказываюсь внутри.

Стоящий у входа матрос охраны со штыком на поясе бодро козыряет, я в ответ, и направляюсь к комнате дежурного.

За ее проемом навстречу поднимается Шабрин, мы пожимаем друг другу руки, и я киваю в конец длинного коридора, – как настроение?

– Вполне, – улыбается Валера. – Я бы даже сказал, благодушное.

Проследовав по длинной ковровой дорожке, окаймленной с боков двумя рядами дверей с табличками, я ступаю в расположенный в торце темный тамбур, стучу костяшками пальцев в отделанную шпоном дверь и, со словами «прошу разрешения», вхожу внутрь.

Навстречу мягкий свет жужжащих под потолком плафонов, громадный портрет «Железного Феликса» на стене, и под ним массивная фигура начальника.

– Присаживайся – кивает он на приставной стол, и мы пожимаем друг другу руки.

Василия Ефимовича я знаю давно, еще когда служил срочную на одной из лодок флотилии и он направлял меня на учебу, а потом, будучи в Москве, пригласил к себе на службу.

– Как идет подготовка к выходу? – отложив в сторону какой-то талмуд, интересуется начальник, и я обстоятельно докладываю.

– Ну-ну, – благодушно гудит он, – давай, готовься.